На моем рабочем столе- множество гистологических стекол с разноцветными пятнами, это ткани опухолей пациентов, находящихся на лечении.
На каждом стекле – судьба человека. После операции ткани каждой опухоли помещаются в специальный раствор, затем заливаются парафином. Затем из полученного кусочка делаем специальные срезы, которые в дальнейшем окрашиваются с помощью молекулярных меток, которые и дают нам очень важную информацию. Это и есть иммуногистохимия. Раньше специалисты-онкологи использовали простое окрашивание опухолей, изобретенное еще в конце XIX века. Но информация, которую нам давала эта окраска, была весьма ограниченной, сейчас же, при помощи новой технологии, мы можем выявить множество молекулярных параметров опухоли.
Это нужно для того, чтобы поставить диагноз. Ведь не всегда понятно, какая опухоль перед нами. Вот пример из нашей клиники: у 20-летней девушки выявлена опухоль малого таза с прорастанием всех рядом лежащих органов. Опухоль крупная, диаметром около 10 см. Когда я посмотрел обычные гистологические срезы в микроскоп, то ничего о ней не смог сказать: из какого органа, из какой ткани возникла. Мною назначено исследование в этой опухоли 12 маркерных молекул, после чего под микроскопом мы посмотрим – как она будет реагировать на те или иные молекулы. Исходя из результатов – позитивных или негативных – мы поставим пациентке диагноз. Это, по сути, одна из уникальных современных медицинских технологий. Изначально это была технология исследовательская, и я привез ее в 1986 году из Российского онкологического научного центра (Москва), а туда она «попала» из Франции. В те годы исследовали разные молекулы в разных ситуациях у животных, в культуре клеток, а с 90-х годов эта методика переместилась в научно-практическую плоскость. То есть, сначала пришла на кафедры медвузов, а затем стала применяться на реальных опухолях у наших больных. Сейчас мы с помощью этой технологии, в основе которой лежат крупные достижения в области клеточной биологии и молекулярной онкологии, ставим достоверно точные диагнозы.
Главное наше - достижение- создание системы прогнозирования течения ракового заболевания на основе анализа большой группы молекул. Затем, исходя из молекулярных результатов, мы определяли рациональные подходы к лекарственной терапии и предсказывали эффективность нашего лечения. Для того, чтобы получать полезную для врачей-онкологов информацию, были выбраны наиболее информативные молекулы в опухолевых клетках. А на это ушли многие годы.
 Кроме того, была создана не только технология, но и система обучения ей в России. Мы, патологи и химиотерапевты Москвы, Петербурга, Казани, много лет обучали врачей других регионов России этим подходам. Например, как оценивать данную опухоль у конкретной женщины с помощью ряда молекулярных маркеров? И далее – как ее вести, лечить. Эта система была создана, апробирована, внедрена в крупных онкологических больницах, а затем распространена по всей России. Наши ученики работают сейчас во многих городах: Самара, Чебоксары, Уфа, Новосибирск, Хабаровск, Чита, Саранск, Астрахань, Кемерово, Омск, Ижевск, Нижний Новгород и др. Мы создали единственное на русском языке фундаментальное руководство по молекулярной диагностике опухолей человека, которое выдержало 3 издания и является настольной книгой онкологов в РФ и СНГ. Эта книга написана коллективом авторов – международных экспертов в онкологии из 7 стран.
 Мы не создали таблетку, которую бы человек выпил и излечился от рака, но с помощью нашей системы молекулярной диагностики мы индивидуализировали прогноз и лечение! Рак – это сложная, многообразная, многоликая болезнь. Мы создаем «молекулярный портрет» опухоли и, исходя из него, предсказываем, как она себя поведет дальше, а к ее лечению подходим индивидуально. На основе анализа молекул мы словно «заглядываем» внутрь опухоли. Наши разработки касаются многих опухолей, но наиболее ярко они реализовались на примере рака молочной железы. 
 -Все началось в середине 80-х годов, когда я только приступил к работе на кафедре, научился азам технологии. Это было время зарождения новой науки – молекулярной онкологии. Так получилось, что часть специальных реагентов для молекулярного исследования опухолей профессор Н.Т. Райхлин из РОНЦ (Москва) передал для испытаний на кафедру патологической анатомии Казанского мединститута. Когда мы начали работать, старательно и успешно, то поняли, что нам в руки попала жар-птица. За несколько лет мы хорошо изучили наиболее важные молекулы, которые помогли бы нам раскрыть «характер» часто встречающихся опухолей человека, выбрали наиболее информативные маркеры и воплотили результаты нашей работы в ряд статей и диссертаций. И с 1996 года я уже работал в Республиканском онкодиспансере, где на практике стали применять наши разработки, все больше их совершенствуя. Одновременно шли такие же работы в крупных онкологических центрах Москвы и Санкт-Петербурга. 
Эффективность лечения существенно возросла. У нас есть больные, которые очень эффективно лечатся, излечиваются, либо их заболевание переводится в хроническое состояние. Здесь речь идет о препаратах целенаправленного действия, точно попадающих в конкретную молекулярную мишень. Если такая мишень в опухоли найдена, назначается соответствующий препарат, и вот эта таргетная терапия дает многое: волосы не выпадают, анализы крови не ухудшаются, т.е. привычных побочных эффектов химиотерапии не наблюдается. Есть случаи, когда так называемые гастроинтестинальные стромальные опухоли под воздействием препаратов таргетной терапии не только прекращают свой рост, но и в результате превращаются в кисту. Еще двадцать лет назад мы о таком мечтать не могли! Это направление развивается, за ним будущее. А мы участвуем в разработке этого направления, появились хорошие результаты. Люди стали приезжать к нам за диагнозом и лечением со всех концов России. 
Мы лечим опухоль, исходя из ее «молекулярного портрета». Это ведь революция в лечении рака! Конечно, есть случаи, когда опухоль оказывается, по нашим данным, агрессивной. Тогда и лечение будет агрессивным.
 (В публикации использованы материалы из газеты «Известия Татарстана»).